Каникулы строгого режима - Страница 17

Но не тут-то было! Из-за противоположной стороны забора выскочила княжеская дружина во главе с Александром Невским — бывшим штангистом, осужденным за вымогательство. С такими же картонными мечами и щитами. Только вместо простыней торсы русских витязей украшали кольчуги из мелкой рыболовной сетки. «И была брань и сеча зла!..» Ломались картонные мечи о головы, гнулись щиты. В разгар ледового побоища спортсмен не рассчитал силы удара, и великий орденский магистр грохнулся головой об асфальт, перед этим успев прокричать: «Ты чё творишь, фраер мастевый!!» Ведро улетело за пределы поля брани. Подняться он больше не смог — его быстро утащили со сцены преданные шестерки-оруженосцы. Остальные агрессоры, подгоняемые храбрыми русичами, бесславно бежали за кулисы, где битва, судя по звукам, продолжилась теперь уже по-настоящему, не под фонограмму.

Публика довольно захлопала. Николай Филиппович улыбнулся: пока все шло по плану.

— А потом пришел Петр Первый! — с вызовом объявил ведущий, для простоты вычеркнув из российской истории почти четыре века.

Петр был прекрасным и могучим имбецилом с лицом туберкулезника в последней стадии. По фамилии Бочкин. Жаль, что зубы ему так и не вставили. Из-под бумажной треуголки торчали рыжие кудри — накануне пришлось завивать на самодельные бигуди мочалку. Самозванец приложил руку ко лбу, обвел окрестности строгим взором и громко прошепелявил:

— А где, нах, мои гардемарины?!

Словечка «нах» в сценарии не имелось, это была чистой воды импровизация. Снайперы на вышках насторожились.

Тут же на сцене объявились три рецидивиста лет сорока в пехотных зеленых треуголках и с вырезанными из ватмана флюгерами-кораблями. Раскачивая фрегаты, «юные дворяне» заунывно, словно на похоронах, затянули:

— Не вешать нос, гардемарины…

И ведь попробуй не затяни! Места в ШИЗО на всех хватит…

Пропев полтора куплета, троица исчезла из вида, а Петр, подкрутив картонные усы, прошамкал цитату из Пушкина, слов которой никто, кроме посвященных, не разобрал. Затем, хлюпая ботфортами (читай: резиновыми сапогами для рыбалки), государь энергичным шагом удалился за кулисы — рубить боярам бороды, грозить шведу и решать прочие государственные проблемы.

— Мама, а он болеет? — негромко уточнила дочка начальника, кивнув в сторону представителя династии Романовых.

— Болеет, — подсказал кто-то из администрации. — С детства.

Снова грянули аплодисменты. Правда, не такие бурные. Николай Филиппович сделал пометку в памяти — определить Петра в штрафной каземат, пусть вырабатывает дикцию на хлебе и воде.

Следующие двести лет в истории России тоже не привлекли внимания организаторов шоу. Поэтому сразу за Петром на плац высыпали храбрые буденновцы. Десяток уркаганов в буденовках и с деревянными саблями. На горячих конях, которых символизировали палки с намотанными на концах тряпками. Типа — головы с гривами. Блестящая находка художника-реквизитора. Навстречу, с другого конца плаца, показались белогвардейцы. Тоже на палочках и тоже с саблями наголо. Заиграла фонограмма: «Там вдали, за рекой…» Началася кровавая битва. И козел молодой вдруг поник головой, получил он фанеркой по шее…

Родственники, узнавшие в общей массе своих, приветливо замахали руками, выкрикивая имена. «Надо же, как зона перевоспитывает: на свободе пьет да морду жене чистит каждый день, а здесь, пожалуйста, — красногвардеец! В добрый час…» Зэки, заметив в толпе родню, вместо того чтобы мчаться в атаку, замахали в ответ саблями. Ведущий негромко на них цыкнул, и они нехотя вернулись к театральному действу.

Белые стали теснить наших. Но не тут-то было! Зазвучала новая мелодия. «Эх, тачанка-ростовчанка!..» Три новых персонажа, запряженные в самодельную сбрую, тащили на себе четвертого — низкорослого армянина-карманника. Тот на ходу строчил из пулемета, напоминавшего огнетушитель. Собственно, это и был огнетушитель, перекрашенный в темно-зеленый цвет и обрамленный бумажным щитком. Вроде как «максим». «Убитые» беляки живописно падали, хватаясь за сердце. В самый ответственный момент хлипкий стрелок не удержал в руках боевое оружие — огнетушитель вылетел и, смяв картонку, покатился с плаца. Но это уже не имело принципиального значения — белые продолжали падать.

Начальник управления хмуро поглядывал на хозяина колонии. Видимо, пока не до конца понимал художественный замысел Вышкина.

— Вся власть Советам! — бодро пояснил крестьянин-ведущий. — Мир — хижинам, землю — крестьянам! Ура-а-а!

Зрители поддержали. Главное — настроение. А оно с каждой новой сценой заметно повышалось, что не могло не радовать.

Но вдруг зазвучала тревожная мелодия. Вышкин мысленно перекрестился. Наступала кульминация. Из-за забора показался немецко-фашистский танк. В смысле, его копия. Надо признать, не самая удачная. Сколоченный из реек каркас обтянули бэушным брезентом, намалевали колеса, гусеницы, кресты, вставили в башню свернутый трубкой лист ватмана и — на сцену! Роль дизельного движка исполнял крепкий зэчара. Его рожа матерого эсэсовца торчала из башенного люка — бедолага вынужден был тащить конструкцию на своих плечах и при этом надрывисто рычать. Позади «пантеры» (или «тигра»?) пристроились два десятка захватчиков в робах с деревянными автоматами и в ярко-рыжих строительных касках со свастикой. По команде офицера немцы открывали огонь, дружно горланя «тра-та-та…».

По предусмотрительно натянутым тросам с крыши барака вниз, на плац, заскользили макеты бумажных самолетов. Немецкие «мессеры» горели, наши, естественно, — нет. Несколько осужденных, стоящих по периметру плаца, завывали дурными голосами, имитируя рев моторов, пикирование, свист и разрывы бомб.